Ярославская версия притчи о человеческой душе в балагане повседневности

В культурной среде Ярославля сегодня на слуху спектакль «Очень старый сеньор с огромными крыльями» в постановке театра-студии «Балаган». Представленная зрителю в конце прошлого театрального сезона, эта работа стала заявкой театра на свое место под солнцем. Громким приветствием после 25-летнего небытия некогда популярной любительской студии. 

Ярославль – город традиционно театральный и в целом благодушно расположенный к экспериментам в этой сфере. Поэтому премьера была встречена тепло и получила резонанс. Обсуждали в первую очередь само событие – история «Балагана» уходит в 70-е годы прошлого века и в расцвет студийного театрального движения. Так что главный зритель премьеры – те, кто помнит. Ну и, конечно, явление – «Балаган» работает с непрофессиональными актерами, которые тем не менее оказались интересны избалованной ярославской публике.

Преимущественным фактором этого успеха стал качественный, сильный материал, на котором создан премьерный спектакль. Авторское художественное оформление, авторские стихи, авторский сценарий – все в исполнении признанных профессионалов и мастеров. И, конечно, смыслы, которыми он наполнен. Именно они являются содержанием и тканью спектакля, средством создания образов и самовыражения актеров, которые зачастую эти смыслы создают и варьируют. Они не безусловно очевидны – зрителю предлагается обратиться к собственному этическому и интеллектуальному опыту и самостоятельно – для себя – ответить на вопросы, которые ставятся на сцене.

Вопросы эти просты: кто каждый из нас есть на самом деле, можно ли увидеть в наших душах хоть проблеск искры Божией? Просты и образы – это обычные люди, которые каждый день нас окружают, и, возможно, мы – это они и есть. Уставший от пошлости и глупости окружающих пастор. Безвольный подкаблучник, задерганный жадной до денег женой. Озлобленная в своем снобизме, нелюбимая никем «представительница высшей касты». Социальная паразитка, привыкшая попрошайничать, готовая ухватить все, что попадется под руку. Жуликоватый торгаш. Сломанная девочка, отрабатывающая на панели свои долги. Влюбленный, совершающий убийство в ослеплении страсти. Знакомо, не так ли? Только от того, что коренится в наших душах, пока что зависит лишь наш собственный ад. А вот души героев спектакля уже положены на весы апокалипсиса. Их мир на грани уничтожения, и мерилом праведности станет старый человек с огромными крыльями, которого все считают ангелом.

Образ ангела созвучен образу Христа, который упоминается в спектакле отдельно как высшая сила, воплощающая любовь и веру. Ангел добровольно принимает на себя испытание человеческого милосердия и жестокости, что и становится его крестный путем. Он остается для людей существом непонятным, загадочным. И это повод на нем заработать и ждать от него выгодных чудес. Но каждому воздастся по вере его. А потому чудеса у ангела получаются странные, никому не нужные и не имеющие ни малейшей ценности. Страдания ангела – вся его жизнь среди людей, в старом курятнике под тяжестью цепей и унижения. Фото с ним – базарный товар, всего за два сентаво. Могут ли люди принять Бога, если его посланец для них сродни ярмарочной обезьяне? Если даже сама мысль о том, что это ангел, отвергается в силу недостаточно величественного вида посланца небес. Крылья? Какая ерунда – крылья могут быть, например, у норвежцев, считают жители Макондо. Обращение к библейской притче становится поводом задуматься о стереотипах, заменяющих совесть страхом, о гордыне человеческой, позволяющей глумиться над слабым, упавшим, беспомощным – и, по сути, над самим словом божьим. Со времен Адама и Евы ничего не меняется.

Но именно ангел видит и воспринимает полковника Буэндиа, вернувшегося в Макондо из поезда мертвецов. Не ясно, жив или мертв сам полковник – его бытие, как и существование ангела, непонятно и не очевидно. Но он также несет людям истину, которая им не нужна. Истину о том, что три тысячи человек – мужчин, женщин, детей, были расстреляны на площади, а трупы их сбросили в море. Следы преступления надежно спрятаны, а память человеческая смыта дождем. Дождь, продолжающийся четыре года подряд – слезы небесные о трагедии. Покров, размывающий грани реальности, от которой прячутся люди, и мотив надвигающегося апокалипсиса. И существование полковника, то ли безумца, то ли призрака, определяется признанием и принятием людьми правды о себе и об окружающем мире. 

Но на деле ее не готов признать даже пастор – третий герой, говорящий на одном языке с полковником и ангелом. Призванный быть хранителем человеческих душ, он сам поддается соблазнам и слабостям, низводя свой статус. Как Великий инквизитор Достоевского, пастор первым не готов дать людям веру – в ангела, а значит, и в высшую справедливость. И потому он не может сыграть никакой роли и спасении мира, оставаясь лишь персонажем в балагане человеческих душ.

Мотив балагана становится центральным в спектакле. Это, собственно, то, во что превратился мир. Пристанище уродства и бреда. Место, превращающее людей в чудовищ, а действительность – в галлюцинацию. Именно страшной галлюцинацией выглядит сцена массового расстрела – события, ставшего основой развития сюжета. Обозначенная контурно в начале спектакля, в конце она закольцовывает эту сюжетную линию, оставляя открытым вопрос: сон это или явь. «В Макондо не было мертвых!» – этот лозунг звучит под дикий хохот и песню сумасшедшего про квадратный шарик. Балаган поглощает реальность – в ней не осталось больше никаких ценностей. Ни любви, ни верности, ни честности. Личный ад каждого становится адом всеобъемлющим. И становится ясно, что Богу уже не обязательно отправлять к людям ангела с пылающим мечом – они уничтожат мир сами.

Потому особенно выразителен на фоне беснующейся ярмарочной шарманки ключевой диалог полковника и ангела о том, что болит в душе каждого их них. О самом страшном, что было в их жизни. Они остались одни на обочине мира – всех остальных засосал жуткий балаган. Одни наедине со своими истинами – в ожидании своей судьбы. В ожидании Годо… Бога…

Впрочем с ними – единственный праведник этого мира. Мальчик, который умирал от лихорадки в колыбели, пока в сарай его родителей не упало беспомощное существо с ободранными крыльями. Мальчик, который бросил в ангела камень – ведь этот пучок перьев так ничтожен, и все над ним смеются и презирают его. Мальчик, который смог пожалеть ближнего… Смог полюбить…

Он не знает, что он – единственная надежда мира. Он растет и радуется жизни. Но уже прозвучал глас судьбы – библейские строки стали грозным предупреждением и при этом прощением. Смерть ангела – как смерть Христа за грехи человеческие – дала миру шанс на спасение. И Макондо снова скрыла пелена дождя, смывающая скверну. Очень старый сеньор с огромными крыльями стал воспоминанием. Конечно, воспоминанием сентиментальным – De mortius aut bene… И это момент катарсиса и для героев, и для зрителя. Осознание, что Бог верит в них – даже когда не верят они. Потому шанс всегда есть – шанс понять, что мгновения жизни уходят навсегда. И прозрение истинных ценностей наступает всегда вместе с сожалением. А оно и есть первый шаг к раскаянию. И последняя молитва, звучащая в стихах и песне – это шанс на искупление, полученный по обе стороны рампы.

Безусловно, это далеко не полное содержание постановки – лишь ключевая линия, вокруг которой формируется действие. Но именно она подразумевает диалог со зрителем, его эмоциональное вовлечение в действие. И эта ставка играет безошибочно – люди получают не только зрелище, но – в большей степени – неожиданное для себя впечатление с довольно длительным «послевкусием». Умение затронуть струны души – признак качественной работы, что и стало основанием для признания нового-старого театра одним из звеньев культурного пространства города.

Аванс многообещающий – и театру предстоит из раза в раз оправдывать его. Высокий старт обязывает поддерживать уровень – и спектакль растет вместе с уверенностью исполнителей и их смелостью в трактовках и импровизациях. Однако зритель уже ждет новых работ, что вполне логично – театру необходимо нарабатывать репертуар и быть актуальным. Но «Очень старый сеньор с огромными крыльями» – это уже веха в театральной жизни Ярославля. И хороший трамплин для дальнейших успехов любительского коллектива.